22 июня 1941 года Третий рейх начал вторжение в СССР. Он была чудовищным по своим масштабам: более трех миллионов солдат течение нескольких часов наводнили границы страны, сокрушив советскую оборону. Гитлер считал народы Советского Союза нечеловеческим сбродом, против которого победа была неизбежна. Но предполагаемые унтерменши оказались свирепыми противниками, закаленными десятилетиями лишений и подпитываемыми непреклонной любовью к родине.
Среди этих патриотов было восемьсот тысяч женщин, которые добровольно пошли на фронт в роли снайперов, пулеметчиц и водителей танков. Почти двести тысяч женщин служили в противовоздушной обороне, включая тех, кто летал на бомбардировщиках и истребителях в авиагруппе 122, в то время единственном в мире женском воздушно-боевом подразделении. Оно было основано осенью 1941 года двадцатидевятилетней штурманом Мариной Расковой. Благодаря серии смелых дальних полетов, предпринятых в конце 1930-х годов, она стала одной из самых известных людей в Советском Союзе и образцом для подражания миллионам молодых женщин. Тем не менее, репутация Расковой была превзойдена одной из ее учениц: миниатюрной, с детским лицом Лидией (Лилей) Литвяк, которая стала первой в мире женщиной-асом-истребителем. Литвяк также известна как Белая роза Сталинграда.
Все начинается с мечты
Родившаяся в Москве в августе 1921 года, Литвяк ничего не знала о России до Ленина, Троцкого, Сталина и их революции. Ее родители, Анна и Владимир, выросли в деревне. Они переехали в город молодоженами в 1918 году, крестьяне в погоне за пролетарской мечтой. Они поселились в приличной квартире и быстро нашли работу: Анна — в розничной торговле, Владимир — на заводе, прежде чем подняться на бюрократический пост в Наркомате транспорта. Их старшая дочь Лиля получила среднее образование после 1917 года. Она вступила в ряды Октябрят и Юных пионеров, прежде чем вступить в ряды Комсомола — молодежного отделения Коммунистической партии.
В течение тридцатых годов Сталинский режим предпринял ряд широкомасштабных сельскохозяйственных и промышленных реформ. В частности, говорили, что женщины находятся в процессе исторической эмансипации, освобожденные от буржуазной рутины целенаправленным трудом и технологией. На фермах женщин убеждали научиться водить тракторы; в городах их поощряли войти в мир тяжелой промышленности, где доминировали мужчины, или в передовую область авиации, особенно после того, как подвиги Марины Расковой сделали ее имя нарицательным. Литвяк была одной из бесчисленных девочек-подростков, которые присоединились к местному аэроклубу. Эти молодые женщины были уверены, что их жизнь будет наполнена приключениями и возможностями, которых их матери, родившиеся во времена царей, никогда не знали.
Попытка катапультировать советскую экономику в будущее привела к ужасным последствиям. Между 1934 и 1941 годами печально известные сталинские чистки идеологически подозрительных отправили двадцать миллионов человек в Гулаг или могилу. Отец Литвяк был одним из них. Как и в случае со многими жертвами репрессий, неясно, почему он стал мишенью или что именно с ним произошло. Возможно, к этому был как-то причастен распад его брака, случившийся в тридцатые годы. Скорее всего, ему просто не повезло работать под началом «Железного комиссара» Лазаря Кагановича — одного из самых восторженных сторонников Сталина. Когда в 1941 году нацисты напали на Москву, Россия, казалось, была обречена.
Прирожденная бунтарка
План Марины Расковой для 122-й авиагруппы состоял в том, чтобы объединить женщин-авиаторов Советского Союза в три полка: 586-й истребительный, 587-й бомбардировочный и 588-й ночной бомбардировочный. Через несколько недель стало совершенно очевидно, что Литвяк предназначена для 586-го. Она была упрямым любителем острых ощущений, прирожденным летчиком-истребителем.
Среди новобранцев находились вездесущие партийные чиновники. Одной из них, политруку по имени Нина Ивакина, было поручено выявить признаки идеологической слабости. Каждую неделю Ивакина сообщала о новых случаях бунтарства и недисциплинированности. Однажды ночью, за неделю до Рождества, Литвяк совершила серьезный проступок, выскользнув из общежития после комендантского часа, чтобы пойти на танцы с солдатом из соседнего гарнизона. Уход в самоволку во время начальной подготовки был плохим началом военной карьеры Литвяк. Ивакина подумала, что это согласуется с ее обычным грубым, запоздалым и нелюбезным поведением. «Она не сознает своей вины», — с заметным удивлением записала Ивакина, когда Литвяк предстала перед судом командиров Красной Армии и не выразила никакого раскаяния в своих действиях.
В течение нескольких месяцев обучения Литвяк использовала любую возможность, чтобы утвердить свою индивидуальность. Во-первых, она не хотела, чтобы ее светло-каштановые кудри были коротко подстрижены, как у остальных новобранцев. Когда она наконец смилостивилась, то достала перекись водорода, чтобы обесцвечивать волосы. Когда ей вручили стандартную униформу, она надела на нее меховой воротник, за что была на короткое время арестована. Может показаться странным, что Литвяк так свободно выражала свое чувство свободы воли, учитывая, что за ней постоянно следили не только военные начальники, но и агенты партии и государства.
Несмотря на ужасы, которые принесла война, многие советские граждане переживали ее как оазис относительной свободы, когда можно было говорить и действовать, не беспокоясь о том, чтобы следовать линии партии. «Подумать только, — едко заметила писательница Надежда Мандельштам своей подруге Анне Ахматовой, — что лучшие годы нашей жизни были во время войны, когда столько людей погибло, когда мы голодали, а мой сын занимался принудительными работами». Ивакина заклеймила Литвяк «шикарной, кокетливой летчицей», это должно было быть рвущее на части обвинение, но если бы ее попросили описать себя в трех словах, Литвяк, возможно, назвала бы те же самые.
Ее стихия — воздух
Несмотря на оговорки Ивакиной, Раскова чувствовала, что явные недостатки Литвяк перевешиваются ее инстинктивным блеском в воздухе. Это был редкий дар, который не могли дать никакие тренировки. Ничто не угрожало месту Литвяк в 122-й авиагруппе, даже откровение о том, что она солгала в анкете и сильно преувеличила свой опыт пилота. Возможно, это даже помогло Расковой увидеть в ней родственную душу. Когда советские архивы открылись после падения Восточного блока, выяснилось, что Раскова работала под прикрытием в НКВД — тайной полиции — информируя людей во время репрессий. Возможно, этим и объясняются ее удивительно близкие отношения со Сталиным: когда она умерла в 1943 году, ее похоронили на государственном уровне, а прах поместили в Кремль. По словам Валентины Гризодубовой, с которой она совершала свои самые знаменитые экспедиции, «Раскова не имела специальной подготовки в качестве штурмана и налетала в общей сложности всего около тридцати часов. Понятия не имею, как Марина получила права штурмана».
В кабине Як-1 у Литвяк, казалось, осуществилась советская мечта о переосмыслении человеческой жизни. В начале 1942 года, за несколько недель до своей первой миссии, она написала просветляющее письмо своей матери: «Что может быть уготовано мне? Либо что-то чудесное и великолепное, либо все может в одно мгновение рухнуть в обычную рутину гражданской жизни, которой живут обычные грешники. Конечно, чего я хочу, так это жить хоть немного, но дикой интересной жизнью… Скоро настанет час, когда мы будем парить на крыльях ястребов, и жизнь, которую мы проживем, будет совсем другой».
Тем летом Литвяк наконец-то получила свой шанс в бою. Она совершала оборонительные полеты над портовым городом Саратовом, важным стратегическим пунктом на Волге. Преуспев в этом, она и некоторые другие женщины из 586-го полка были переведены в мужской полк в окрестностях Сталинграда, на ранних этапах печально известной шестимесячной борьбы за город. 13 сентября она вступила в воздушный бой с немецким подразделением Jagdgeschwader 53, в котором состояли одни из самых смертоносных летчиков-истребителей на Земле. Литвяк осталась невредимой и сбила свой первый нацистский самолет, пилотируемый Эрвином Майером, который был немедленно захвачен советами. Позже в тот же день Майера познакомили с Литвяк. Потребовалось много времени, чтобы убедить его, что крошечная блондинка — почти ребенок — стала той, кто положил конец его военной службе.
В течение следующих недель Литвяк выполняла дальнейшие успешные миссии и получила честь быть первой женщиной в истории, убившей вражеских бойцов в воздухе. Ее легендарные подвиги распространились по Германии, где диковинные сказки превратили ее в фантастическое существо, воинственную роковую женщину с нежной белой розой, нарисованной на боку ее машины для убийства. Цветок на самом деле был лилией, отсылкой к ее имени, хотя она держала фотографию розы с собой в кабине, а также букеты полевых цветов, которые собирала рано утром и иногда расправляла на крыльях своего самолета, готовясь к полету.
Литвяк поразила всех своим спокойствием и мастерством в водовороте боя. Тем не менее, той осенью и зимой ее возможности вести фронтовые бои были ограничены. Несмотря на то, что командир признавал талант женщин-пилотов, он изо всех сил старался думать о них как о равных коллегам-мужчинам. Литвяк и другие женщины-пилоты были встречены со смесью восхищения, враждебности, снисхождения и, в конце концов, с трудом заработанного уважения со стороны мужчин, которые отказывались летать, если их самолет трогала женщина-инженер. И только когда Лидия, еще одна женщина-летчица по имени Катя Буданова и две их женщины-механики были переведены в 296-й истребительный полк в январе 43-го, Литвяк получила возможность еще раз испытать жар боя. В 296-м она познакомилась и влюбилась в молодого пилота Алексея Соломатина, командира эскадрильи, который разделял склонность Литвяк к драматизму. Их бурный роман сильно не афишировался, но, по некоторым данным, через два месяца после знакомства они попросили разрешения пожениться.
Та, кто разбивает стереотипы
Вскоре после этого Литвяк была вовлечена в самый напряженный бой в ее жизни. Она взяла на себя шесть «мессершмиттов», сбив два из них, увернувшись от трех и будучи сбитой одним. При аварийной посадке Лидия получила серьезную травму ноги. После госпитализации ее отправили домой, в Москву, на выздоровление в квартиру матери. Ее героизм поразил воображение жителей родного города и всей России. История о красивой девушке, которая шила шарфы и платья из парашютов немецких военнопленных и которая могла справиться с шестью зверями Люфтваффе одновременно, казалась современной сказкой. Действительно, это была история с глобальной привлекательностью; британские и американские новостные организации сообщали о Белой розе Сталинграда, включая «Нью-Йорк Таймс».
Лидии Литвяк предложили длительный отпуск, но, отчаявшись вернуться в гущу событий, она отказалась. Возвращаясь на фронт, она, должно быть, подумала, что, возможно, никогда больше не увидит Москву.
Для публики она была знаменитостью, но среди товарищей по советским Военно-воздушным силам к Литвяк теперь относились с величайшим уважением. По возвращении в свой полк она была повышена в звании до старшего лейтенанта, а через несколько недель — в возрасте двадцати одного года — получила еще одно повышение до командира эскадрильи. Но между этими событиями произошла трагедия. Соломатин, человек, за которого она вышла замуж незадолго до ранения, разбился и умер. Литвяк была опустошена. «Судьба унесла моего лучшего друга», — сказала она матери.
В ответ та настаивала на большем количестве обязанностей, на большем количестве возможностей служить России. «Лиля не хотела оставаться на земле», — вспоминала ее механик Инна Паспортникова. — «Она хотела только летать и сражаться, и она отчаянно сражалась». В то лето Литвяк выполнила несколько заданий, и все они были исполнены агрессии и целеустремленности, которыми она прославилась. Но 1 августа 1943 года Лидия исчезла с радаров во время Курской битвы. Считается, что она была сбита нацистским самолетом, но ни ее тело, ни самолет так и не были опознаны. Ходили даже слухи, что Литвяк перебежала в Германию, но если бы Белая роза Сталинграда стала фашистской, Третий рейх не держал бы эту информацию в секрете.
Остается только гадать, как бы жила Литвяк в вышедшем из войны Советском Союзе. В июне 1944 года Сталинское правительство начало планировать перестройку в мирное время. В связи с этим произошло отступление от пропаганды женщин как стахановских рабочих и воинов и новый акцент на патриотические обязанности по воспитанию детей и ведению домашнего хозяйства. В июле были введены строгие законы о разводе, а также звание Матери-героини и орден Материнской славы — награды, присуждаемые женщинам, родившим и воспитавшим более семи детей. В послевоенном Советском Союзе Сталин не видел места гендерному радикализму предыдущих десятилетий, какой бы ни была риторика тех времен.
Таким образом, истории сотен тысяч женщин, служивших и сражавшихся на фронте, отошли на задний план коллективной памяти. В горбачевской России Светлана Алексиевич разыскала десятки женщин, сражавшихся и погибших в Великой Отечественной войне, многие из которых говорили, что никогда не знали, как примирить свою прошлую жизнь солдата с нынешней жизнью матери и бабушки — то есть классических женщин, а не заколдованных форм, которыми они были во время боя.
Заманчиво думать, что если бы Литвяк была жива, она бы лично рассказала свою историю всей России, и неважно, захотела бы та ее слушать или нет.
